— Для приземления ему нужно свободное, ровное пространство, без проводов.
— Я имел в виду зачем он прыгнул?
Она нахмурилась. Глотнула кофе. — Он сказал что это как ходьба сквозь стены. Никому это недоступно, но когда ты делаешь это, ощущение именно такое. Он сказал что стена она внутри тебя, и совершая такие вещи, ты проходишь сквозь эту стену.
— Я боюсь высоты.
— Вот так вот он говорит. Говорил. Я не видела его давно уже.
— ОН видимо для тебя не просто приятель? — Милгрим не знал откуда это взялось в его голове, а его врач очень много чего говорила о его относительной неспособности доверять определенным видам инстинктивных ощущений.
Она посмотрела на него и согласилась. — Да.
— Ты знаешь где он?
— Нет.
— Ты знаешь как с ним связаться?
— У меня есть номер, но предполагается что я могу звонить на него только тогда, когда у меня большие проблемы.
— А это не проблемы?
— Это не то же самое что проблемы. Я несчастлива, встревожена и печальна.
— И тебе твое состояние нравится? — Милгриму показалось что он каким-то образом обратился в своего врача, только для Холлис. — Мне кажется что если ты узнаешь в каком состоянии твой друг, ты почувствуешь себя лучше.
— Ешь, — сказала Холлис довольно жестко, показав кивнув на его круассан. — Скоро подъедет такси.
— Извини, — сказал он, внезапно ощутив себя совершенно несчастным. — Это не мое дело. — Он неумело попытался оторвать бумажную крышку крошечной упаковки с джемом.
— Это ты меня извини. Ты же просто хотел помочь мне. Это все слишком сложно. К тому же я не спала. И старалась вообще не думать о нем довольно долгое время.
— Вчера вечером, когда мы ужинали с Меридит с тобой все было в порядке, — сказал Милгрим разрывая круассан пополам и намазывая обе половинки маслом и джемом. Затем откусил от одной из половин.
— Теперь я не знаю что со всем этим делать. Я должна его найти.
— Позвони ему. Эта неопределенность не дает тебе нормально работать. И это проблема.
— Я боюсь. Боюсь что не дозвонюсь ему. Что он не захочет со мной говорить.
— Задействуй Хьюберта, — Милгрим сказал это с полным, набитым круассаном, ртом, прикрыв его рукой. — Он найдет кого-угодно.
Ее брови приподнялись.
— Это же как кроссовки Меридит, — кивнул он. — Плата за вход.
— Кроссовкам Меридит наплевать на то, что их найдет Хьюберт. Моему другу сильно не понравится, если его найдет кто-нибудь.
— А кто сказал что он узнает о том, что его кто-то нашел?
— Это ты уже у Бигенда научился?
— Этому я научился будучи наркоманом. Мне постоянно требовалось что-то, чем нельзя обладать на законных основаниях и что я не мог себе позволить. Тогда я понял что могу пользоваться чужими возможностями. То же, о чем ты подумала вчера вечером, когда договаривалась с Меридит. Ты можешь попросить Хьюберта помочь тебе найти твоего друга.
Она нахмурилась.
— Здесь вчера вечером еще кое-кто был, — сказал он. — От Хьюберта. После того, как ты ушла к себе.
— Кто?
— Фиона. Девушка на мотоцикле. В Голубом Муравье я ее не видел. Точнее я ее видел раньше. На ее мотоцикле. Видел как она что-то привезла Памеле. Но я не знал что это девушка.
— Зачем она приезжала?
— Чтобы я поговорил с Хьбертом с ее телефона. Он сказал мне что Слейт либо работает еще с кем-то, либо на кого-то. Он сказал что под подозрением кто угодно, кроме Памелы и Фионы. И тебя. Он сказал что ты об этом ничего не знаешь. Но теперь правда ты знаешь.
— И как по твоим ощущениям он все это воспринимает?
— По-моему ему интересно. Он хотел чтобы когда мы вернемся, ты поехала на такси к себе в отель, а Фиона отвезет меня к нему.
— Она что? Не останется в Париже?
— Она уедет тем же поездом, что и мы.
— Понятно. ОН культивирует себе такие кадры. — сказала она. — Находит таких, которые выпадают из рамок повседневности, и приносят ему что-то новое. Укрощение хаоса, как говорит Гаррет.
— Кто такой Гаррет?
— Мой друг. Обожает слушать истории про Хьюберта. Я думаю Хьюберт вдохновляет его. Заставляет брать новые высоты. Двигает его жизнь и его дело так, чтобы ему постоянно приходилось перешагивать через новую грань. Даже не так, находит способ изобрести эту новую грань, которую потом можно будет преодолеть.
— Он верит в то, что его настоящий враг — это обыденность, — Милгрим был бы рад вклинить хоть сколько-нибудь пространства между собой и раздражением, которое излучала Холлис. — Стабильность ведет к деградации. Человеческая походка основана на постоянных попытках упасть вперед. Он сказал мне, запомни «проблема возникает тогда, когда мы перестаем распознавать сигналы в потоке вещей. Вот тогда и возникает обыденность.»
— И что?
— Порядок вещей. Он как-то говорил о тайнах. В Ванкувере, где мы впервые встретились. Он обожает тайны.
— Я знаю, — сказала Холлис.
— Но не все секреты представляются информацией, которую хотят скрыть люди. Некоторые секреты — это информация, которая присутствует, но люди не могут до нее добраться.
— Присутствует где?
— Ну где-то, где-то в мире. Я спросил его, что бы такое, чего он еще не знает, он бы хотел узнать, если бы у него вдруг появилась возможность раскрыть любую тайну. И он ответил что он бы желал осознать то, чего еще ни у кого и никогда не было.
— Да?
— На следующий день течения порядка вещей. Или лучше на следующий час, или в следующую минуту.
— Но о чем это он?
— О совокупности всех рыночных потребностей. Все, обо всем, что кто-то собирается купить или продать. Акции, облигации, золото, да все, что угодно. Если я правильно его понял, такое знание существует в любой момент времени, но оно не аггрегировано. Оно всегда и постоянно существует, но оно непостижимо. Если же кому-то удастся все это объять рынок перестанет существовать.